Мама и ее взрослая дочь возвращаются с дачи, идут полем к электричке ...
Мама и ее взрослая дочь возвращаются с дачи, идут полем к
электричке. Маме захотелось пописать, она ищет кусты.
Кустики есть, но только они редкие и жидкие какие-то. Она
лезет в них задом, а дочь ее корректирует, обе при этом
кричат.
- Видно?
— Да, да, видно, еще дальше.
Мама, женщина, кстати, необычайно дородная, с приятными,
хоть и огромными формами, пятится дальше в кусты.
- Видно?
- Да, да, давай еще!
Она еще пятится, и еще, и еще.
Наконец, дочь ей делает отмашку — начинай! — она садится и
натружено ссыт.
Когда она уже встала, облегченно натягивая трусы, сзади
раздался голос:
- Хорошо, что не в стакан…
Она обернулась в небывалом смущении, и перед ней предстала
картина:
три мужика, расположившись со стаканами в руках на травке, в
ужасе наблюдали, как на их скатерть-самобранку из кустов
медленно и неотвратимо, как бульдозер, руководимый далеким
бригадиром, надвигается необъятная женская задница…
электричке. Маме захотелось пописать, она ищет кусты.
Кустики есть, но только они редкие и жидкие какие-то. Она
лезет в них задом, а дочь ее корректирует, обе при этом
кричат.
- Видно?
— Да, да, видно, еще дальше.
Мама, женщина, кстати, необычайно дородная, с приятными,
хоть и огромными формами, пятится дальше в кусты.
- Видно?
- Да, да, давай еще!
Она еще пятится, и еще, и еще.
Наконец, дочь ей делает отмашку — начинай! — она садится и
натружено ссыт.
Когда она уже встала, облегченно натягивая трусы, сзади
раздался голос:
- Хорошо, что не в стакан…
Она обернулась в небывалом смущении, и перед ней предстала
картина:
три мужика, расположившись со стаканами в руках на травке, в
ужасе наблюдали, как на их скатерть-самобранку из кустов
медленно и неотвратимо, как бульдозер, руководимый далеким
бригадиром, надвигается необъятная женская задница…
